«Эйзенштейн в Алма-Ате 1941–1944»

Голоса из прошлого

Эта прекрасно изданная книга наполнена голосами из прошлого, именно голосами, потому что её героями стали люди, которых в далекую тыловую Алма-Ату забросила война. Это они соз­дали здесь уникальную ЦОКС – Цент­ральную объединенную киностудию на базе «Мосфильма» и «Ленфильма», где работали лучшие кинематографисты Советского Союза.

Достаточно сказать, что среди них было 40 орденоносцев и 21 лауреат Сталинской премии. Их имена гремели на весь Союз – Григорий Александров, Любовь Орлова, Борис Чирков, Николай Крючков, братья Васильевы, Григорий Козинцев, Леонид Трауберг, Ольга Жизнева, Лидия Смирнова и многие другие.

Директором ЦОКС был назначен работник союзного комитета Михаил Тихонов, его заместителем – Сергали Толыбеков. Художественным руководителем объединенной киностудии стал заслуженный деятель искусств РСФСР, лауреат Сталинской премии первой степени Сергей Эйзенштейн – пожалуй, единственный на тот момент режиссёр, снискавший мировую славу. Он был не только кинорежиссёром, но и художником, сценаристом, теоретиком искусства, педагогом, доктором искусствоведения, автором фундаментальных работ по теории кинематографа.

Благодаря фильму «Броненосец «Потемкин» имя Эйзенштейна стало синонимом советского кино 1920-х годов, а после войны, в 1958 году, в результате опроса киноведов из 26 стран в рамках всемирной выставки в Брюсселе «Броненосец «Потемкин» был признан «лучшим фильмом всех времен и народов».

Сергей Эйзенштейн провел на казахстанской земле неполные три года. За это время им было написано более 20 статей по теории кино, он преподавал, выступал по радио, а главное – снимал здесь «Ивана Грозного», который позже также был назван «лучшим фильмом всех времен и народов».

Об этом Игорь Гонопольский рассказал в своём документальном фильме «Эйзенштейн в Алма-­Ате», снятом ещё четверть века назад, и хотя лента по хронометражу тянула на полноценный художественный фильм, многое из отснятого материала, как это обычно бывает, просто не умес­тилось в фильме.

Это были поистине бесценные свидетельства прошлого, ведь Игорю Марксовичу удалось заснять, по сути, целую эпоху, а годы ЦОКСа действительно были эпохой в истории советского кино, тогда ещё были живы люди, которые работали вместе с Сергеем Эйзенштейном, в какой-то степени сохранился облик старого города и окрестностей, где шла работа над гениальным «Иваном Грозным».

За десятилетия, что отделяют нас от того времени, не только личность Эйзенштейна, но и история Алма-Аты обросли мифами и легендами, поэтому книга Гонопольского особенно ценна тем, что в ней нет вымыс­ла, она лишена мифотворчества, выстроена на конкретных фактах и правдиво показывает и рассказывает, как и что происходило в те годы.

Продолжение следует

Более 20 лет кинопленки, синхроны, как говорят киношники, не вошедшие в фильм «Эйзен­штейн в Алма-Ате», а также многочисленные фотографии того периода хранились в личном архиве режиссёра, но в какой-то момент, видимо, в жизнь вмешались законы драматургии, согласно которым ружье, висевшее в первом акте на стене, в последнем обязательно должно выстрелить, так и эти уникальные свидетельства о «звездном часе» военной Алма-Аты рано или поздно должны были увидеть свет.

Это были воспоминания людей, работавших на киностудии вместе с Эйзенштейном, например, художника-гримера Раисы Аранышевой, которой Сергей Эйзенштейн подарил голливудский гримерный ящик, привезенный им из поездки по Европе и Америке, или первого в Казахстане пиротехника Елены Белоконь, которая рассказала, где и как снималось «взятие Казани».

– Я решил все эти синхроны расшифровать, кроме того, у меня было очень много фотографий: только для фильма мы купили сто снимков в Центральном государственном архиве литературы и искусства в Москве. Так родилась идея сделать книгу. Спонсора, к сожалению, найти не удалось, решил делать сам. В Архиве Президента, куда я обратился, чтобы дополнить книгу документами тех лет, мне помогли найти много материалов по алматинскому периоду жизни Эйзенштейна, некоторые впервые увидели свет в моей книге, – говорит Игорь Гонопольский.

По законам кинодраматургии

Книга начинается со сценария фильма «Эйзенштейн в Алма-Ате», следствием которого, собст­венно, и явилось издание, став его своеобразным продолжением. Сценарий написал талантливый Леонид Абрамович Гуревич, который жил в военные годы в Алма-Ате. Кстати, сама тема «Эйзенштейн в Алма-Ате» тоже появилась с подачи Гуревича.

– Когда мы вместе с Абрамычем закончили работу над фильмом «Сцены у фонтана», у меня возник­ла своего рода творческая пауза, и я предложил снять вместе ещё какой-нибудь фильм. Тогда-то он и назвал имя Эйзенштейна. Для меня это было неожиданностью.

– Почему вдруг Эйзенштейн? – спрашиваю.

– Ну, Эйзенштейн – это Алма-Ата, это война, – ответил он.

А тогда близилось 50-летие со дня смерти и столетие со дня рож­дения Сергея Эйзенштейна. Гуревич знал многих из тех, с кем в Алма-Ате работал Эйзенштейн, он составил список людей, которые могли бы что-то рассказать. Причём у большинства героев интервью брал сам Гуревич как автор сценария, а моя задача была организовывать и следить за съемочным процессом. Лишь у одного персонажа он отказался брать интервью – это был журналист Виктор Горохов, к которому Гуревич не чувствовал особой симпатии, – продолжает рассказ Игорь Гонопольский.

Стоит отметить, что с этим Виктором Гороховым связана целая история. Волею судьбы он оказался в том же железнодорожном обозе, что вез московских и ленинградских кинематографистов в Алма-Ату. Молодой тогда Горохов взял с собой только что вышедший учебник «Основы кинорежиссуры» Льва Кулешова, показал эту книгу Эйзенштейну, который сказал: «А теперь мы будем её похабить». И именитые кинодеятели за время пути разукрасили эту толстую книгу карикатурами, изречениями и автографами.

Свой рисунок оставил в ней и Сергей Эйзенштейн – он помещен на обложке книги Игоря Гонопольского. На нём пунктиром прочерчен путь от Москвы до Алма-Аты, от кремлевской башни до казахской юрты, шанырака. По этой дороге с толстым портфелем идёт человечек.

На нижней части обложки ещё один рисунок Эйзенштейна – царь Иван Грозный, а в самом верху – своего рода монограмма, придуманная Сергеем Михайловичем, – большая буква М, перечеркнутая линией, что создавало две буквы АА. Так Эйзен, как его звали друзья, соединил два главных города в своей жизни – оставленную Москву и войной избранную Алма-Ату.

Раскадровка

Как отметила во вступлении к книге доктор искусствоведения Гульнара Абикеева, книга «Эйзенштейн в Алма-Ате 1941–1944» собрана не по традиционной схеме, когда одна глава переходит в другую. Она сделана по принципам киномонтажа, иногда как расширение рассказа, иногда как контрпункт. И это тоже не случайность, ведь книгу делал кинорежиссёр, который привык смотреть на мир через объектив кинокамеры.

Уже сами названия глав сразу привлекают внимание читателей – «Женщины», «Сталин», «Алма-Ата», «Иван Грозный». Каждая глава составлена из воспоминаний, например, Нины Зархи и Ильи Вайсфельда о женщинах, которых любил и которые любили Сергея Эйзенштейна, Наталья Трауберг, Лев Рошаль и другие вспоминают военную Алма-Ату, Раиса Аранышева, Борис Бунеев – съёмки «Ивана Грозного».

Все эти очень эмоциональные рассказы про голод, карточки, ночи на студии соседствуют с аналитическими текстами Нау­ма Клеймана, с документами, статья­ми о ЦОКС, не говоря уже о рисунках, чертежах Эйзен­штейна и многочисленных фотографиях. Через них встает в полный рост то время.

– Мне хотелось показать неизвестного Эйзенштейна, ведь в разные периоды жизни он был очень разным. У него были триумфы, но были и обстоятельства, которые загоняли его в угол настолько, что он был близок к самоубийству, – говорит Игорь Марксович. – Если вспомнить того же «Ивана Грозного», то это был заказ самого Сталина. Можете себе представить как это все контролировалось! Дыхание «человека с трубкой», как сказал о Сталине Лев Рошаль, Эйзенштейн постоянно ощущал. Не случайно он называл фильм своей Голгофой, потому что «Грозный» потребовал от него титанических усилий, и прежде всего нравственных.

Кстати, вторую серию своего фильма Эйзенштейн так и не увидел в прокате. Сталину вторая часть не понравилась, и фильм был положен на полку. Он вышел только в 1958 году, после смерти вождя. Вместе с тем Эйзенштейн успел отснять отдельные куски третьей серии, причём в цвете.

Многие вспоминают Эйзенштейна веселым, открытым, молодым душой человеком, но на самом деле он был очень одинок. И мучительно страдал от этого одиночества, хотя никогда не показывал виду, и узнать об этом можно только прочтя его дневники и записки. А ещё все его знавшие отмечали, что Эйзенштейн был человеком необыкновенной эрудиции, энциклопедистом. Он считал, что режиссёр должен знать все.

– Он действительно знал все, – не сомневается Игорь Гонопольский. – Эйзенштейн мог быть архитектором, если вы помните, у него отец был городским архитектором в Риге, и сам Сергей Михайлович учился в Институте гражданских инженеров, но он знал не только архитектуру как таковую, но и всю историю развития архитектуры, начиная с древнейших времен. А как он рисовал! Ведь он был потрясающим рисовальщиком, с десяти лет Эйзенштейн виртуозно рисовал комиксы, делал подробнейшие раскадровки всех своих фильмов. Он знал пять языков, причём на каждом говорил, как на родном. Я даже не знаю, чего он не знал. И все эти знания потом переплавлялись в фильмах. Это была гигантская умственная работа, может, поэтому его так рано и не стало.

Этот колоссальный объём знаний в какой-то степени был использован и в «Иване Грозном». Причём после первой серии Эйзенштейн получил Сталинскую премию и орден Ленина, а после второй – инфаркт.

Заказ от вождя

– Вы не задумывались, почему в трудные военные годы, когда денег не хватало на пушки и снаряды, в Алма-Ате снимался «Иван Грозный»? – задается вопросом режиссёр. – Да потому что эта картина была нужна Сталину как воздух. Более того, он хотел, чтобы её увидел весь мир, и чтобы этот фильм сделал именно Эйзенштейн – режиссёр, которого знал весь мир, можно сказать, прижизненный классик кино.

Но Эйзенштейн уж очень откровенно его снял, естественно, что картина была запрещена. Сталин был недоволен тем, что у царя Ивана была, оказывается, совесть, потому что он терзал себя за свои грехи, каялся и просил прощения у Бога. Но государь, считал Иосиф Виссарионович, каяться не должен. А уж мучиться совестью – тем более.

– Надо отметить, что Эйзенштейн был человеком суеверным, он понимал, насколько опасно прикасаться к личности Ивана Грозного. И тому в истории немало примеров – Карамзин умер на грозновском томе своей «Истории государства Российского», Алексей Константинович Толстой – на трилогии в стихах «Смерть Ивана Грозного», Алексей Николаевич Толстой – на драматической дилогии «Иван Грозный». Кстати, известно, что дату своей смерти Эйзенштейн буквально вытянул из находящегося тогда в Алма-Ате знаменитого ясновидца Вольфа Мессинга. «Вы умрете в 50 лет», – сказал тот. Так оно и произошло, – рассказывает Игорь Гонопольский.

Город необыкновенной красоты

В книге, пожалуй, впервые широко представлена Алма-Ата воен­ного времени – мы видим её весной, летом, осенью. Это был удивительный, ни на какой другой не похожий город, который поэт Владимир Луговской назвал «городом снов».

Из воспоминаний кинорежиссёра Григория Рошаля: «Не могу здесь не сказать несколько слов о том, что представляла из себя Алма-Ата в военные годы. Город необыкновенной красоты, город-сад, непрерывно звучащие маленькие ручейки, струящиеся по всем улицам Алма-Аты, небо с крупными звёздами и огнями непотушенных фонарей».

Очень интересно, с юмором рассказывает об Алма-Ате драматург, киносценарист Валерий Фрид: «Город был полон эвакуиро­ванными. Как называли их местные жители – «выковырованные». Эти выковырованные занимали частные квартиры. Художников и обслуживающий персонал студии селили в двух гостиницах. Гостиница попроще называлась «лепрозорий», а гос­тиница получше называлась «лау­реатник». В лауреатнике жили Эйзенштейн, Рошаль, Барнет, Труберг и масса народу. Алма-Ата мне запомнилась прекрасными яблоками, которых сейчас, наверное, и в природе нет. Огромные, «апорт» назывались, налитые кровью, волдырями такими, сладкие. Такой апорт купишь или в чужом саду стащишь, и с черным пайковым хлебом такой прекрасный завтрак был!

…Эйзенштейн в Алма-Ате жил также бедно, как и все остальные. Я дома у него не был, но видел его изделия. Он и замечательный оператор Андрей Москвин состязались в том, кто лучше сделает босоножки. Это делалось для членов семьи и отчасти на продажу. Они делали босоножки, и у Эйзенштейна даже был фирменный знак – буква М, перечеркнутая горизонтальной чертой. Босоножки были, кажется, кожаные и деревянная подошва. Ходили на базар и меняли на продукты».

А вот что очень поэтично написал о городе в своём дневнике сам Эйзенштейн: «Такого листопада, как здесь, никогда в жизни не видел. Все улицы в деревьях – спасибо какому-то бывшему генерал-губернатору края, который сек тех, кто отказывался обсаживать улицы густыми аллеями берез и тополей.

Желтые, красные, оранжевые листья сыплются золотым дож­дем на темно-серые улицы (асфальт). Лучи солнца проходят через эти золотые ширмы, золотят воздух. От опавших листьев весь город пахнет спитым чаем. Когда-нибудь, если удастся золотой дождь в венчании Ивана, буду врать, что осыпанье золотой листвы алма-атинской осени навело меня на эти мысли».

Наследие

Надо сказать, что до ЦОКС в Казахстане не было своего кинематографа, тем более игрового. Было снято лишь несколько небольших документальных фрагментов, например, о приезде в Алма-Ату первого поезда. Когда кинематографисты в 1944 году вернулись «на прежние квартиры», все оборудование они оставили своим друзьям и коллегам из Казахстана, чтобы здесь мог развиваться свой национальный кинематограф. Для некоторых казахских режиссёров, операторов и актёров, которым довелось прикоснуться к работе с большими мастерами, ЦОКС стал не только прекрасной школой, но и стимулом для собственного творчества.

Как также свидетельствуют воспоминания, например Ильи Вайсфельда, Эйзенштейн с большим интересом открывал для себе казахскую литературу и в целом культуру: «Ауэзов нас поразил тонкостью суждений, необыкновенным взаимопониманием с Эйзенштейном. Вот такая у нас была встреча. Я очень полюбил казахов, в особенности казахских писателей».

В физике есть понятие «парадокс времени», мне кажется, что искусство тоже обладает неким парадоксом – оно может пре­одолевать время, оставаясь при этом абсолютно современным. Истинное произведение искусства всегда потрясает.

– Как-то я решил пересмотреть «Ивана Грозного» и был просто поражен, как потрясающе снят этот фильм! Такого кино сейчас нет, – убежден Игорь Гонопольский. – Это искусство настолько высокого уровня, до которого и сегодня могут дотянуться лишь единицы. В мировом кино не было и сейчас нет кинорежиссёров уровня Эйзенштейна.

P. S. Буквально на днях Игорь Гонопольский получил из России новые материалы об алматинском периоде Эйзенштейна. Так что будем ждать продолжения книги.